Адель Кутуй - Неотосланные письма [Повесть и рассказы]

О свидании мы не условились, репетиций больше не было, а увидеться так хотелось.

Я рано встала, оделась и, никому ничего не сказав, вышла на улицу.

Крыльцо, где ты меня поцеловал в первый раз, показалось мне теперь каким-то иным, особенно хорошим.

Я пошла по набережной. Куда я шла, зачем? Не знаю. Возможно, ты случайно сказал, что живешь на этой улице… Да, да… Кажется, именно так и было. Но как длинна улица, как много на ней домов!

Я долго ходила по набережной, с надеждой поглядывая на окна.

«Не здесь ли живет он, мое счастье, моя радость! Что он делает сейчас? Думает ли обо мне?»

Вдали показался мост. Погода была в этот день теплая.

Я долго стояла на мосту. Сама не зная зачем, считала проходивших по нему людей. Когда я досчитала до ста, мне стало казаться, что все прохожие оглядываются и смотрят на меня, и знают, зачем я сюда пришла… Вот идет еще одна пара. Должно быть, муж и жена. Он идет впереди, она поспевает за ним следом… Они идут, перебрасываясь торопливыми, отрывистыми фразами, будто каждый из них что-то бормочет себе нехотя под нос. Кто знает, быть может, в юности, ожидая завтрашних встреч, они проводили бессонные ночи, а утром нетерпеливыми взглядами торопили часы. А сейчас…

Искэндер! Меня и теперь не оставляют эти думы. Я часто спрашиваю себя: почему еще есть у нас плохие семьи?

Я читала о Карле Марксе воспоминания его дочери.

В самые тяжелые минуты, — а сколько было таких в их жизни, — даже когда Маркса в двадцать четыре часа выселяли из города, они были бодры, чувство юмора не покидало их. А как они любили друг друга! Маркс гордился красотой своей жены. Великий Маркс, написавший «Капитал», открывший человечеству новую науку, находил время, чтобы собирать для своего друга — жены — прекрасные народные песни. По вечерам своим детям читал он «Нибелунгов» и Шекспира.

Его Женни помогала ему в работе. Она переписывала набело его книги. Она помогала ему издавать их. Они думали, они чувствовали, как одно существо.

Искэндер!

Два дня, как письмо мое лежит недописанным. О чем я говорила?

Да. Есть хорошие семьи. Я видела их немало. Но хочется, чтобы все семьи были такими. А ведь есть еще людишки, которые легкомысленны в личной жизни. Они рано женятся, рано выходят замуж, а потом с такой же легкостью и поспешностью расходятся. Мол, не сошлись характерами! А расплачиваются за это дети. Вот тебе письмо двенадцатилетней пионерки Мойкиной.

Убедительно прошу всех работниц, жен рабочих и читателей журнала «Работница» помочь мне найти моего папу — Мойкина Ивана Петровича. Папа мой скрылся тогда, когда я появилась на свет. Его скоро нашли, он два года помогал моей маме и опять скрылся. Теперь вот уже десять лет неизвестно, где он.

Это страшный, обличающий документ. А уверен ли ты, что твоя дочь, Кадрия, не напишет тебе такого письма?

Пишу и представляю себе, как я тогда стояла на мосту. Вот они, ушедшие минуты. Я закрываю глаза и вспоминаю… Ко мне приближаются двое.

Какое счастье идти рядом с любимым! Они прижались друг к другу, они шепчутся, я догадываюсь — они говорят о любви…

Он сказал что-то, она еще ближе прильнула к нему. О, ужас! Что же это такое? Нет, нет! Я отказываюсь верить! Не может быть!..

Это был ты. Сколько бы я себя не разуверяла, это был ты, ты, ты!

Не веря своим глазам, я шла за вами. Самые страшные мысли терзали меня. Ведь еще не успели остыть мои губы, согретые твоими поцелуями, а ты уже готов обнимать другую, кокетливо идущую рядом с тобой. Еще звучат в моих ушах слова, которые ты вчера говорил мне, а сегодня, сейчас ты повторяешь их другой. Какая низость!

О, Искэндер! Я любила тебя, я хотела любить тебя, только тебя одного. Но быть в твоих руках игрушкой, минутным развлечением…

Не замеченная вами, я шла следом до самого театра.

Твой веселый смех, изящные движения, быстрый поцелуй при расставанье, которым вы обменялись с ней, — теперь для меня бесспорное свидетельство твоего легкомыслия, ветрености, испорченности. Но тогда? Глупая! Я была столь наивна и неопытна тогда, что не поняла тебя.

Прошли недели. Мы не встречались. Нужно ли писать о том, что пережила я в те дни?

Моя маленькая жизнь была полна лишений и невзгод. Сколько довелось мне видеть дурного. Восьми лет я осталась сиротой. Девяти попала на воспитание к родственникам — бездушным, черствым людям.

Детства у меня не было. Я нянчила чужих детей. Когда мне исполнилось тринадцать лет, родственники посадили меня на телегу, и чужой незнакомый человек увез меня далеко-далеко. Только потом я догадалась, что была тайно продана. Теперь тебе понятно, почему я так любила петь песню Залифы?

Мне нравилось, что ты внимательно слушал ее. Пела эту песню я по вечерам, сидя на подоконнике у тебя в комнате. За открытым настежь окном была вечерняя тишина. Перед глазами серебрилось озеро, и, как говорил ты, «…неслась печаль Залифы».

Закрой глаза, Искэндер, вспомни! Вот я пою. Если ты не позабыл моего голоса, песня долетит до тебя:

Участь Залифы ждала меня. Одно воспоминание о том, что я была продана незнакомому человеку, приводит меня в трепет.

Я вовремя убежала от него. Бежать было страшно, но оставаться — страшнее.

Я беспризорничала. Мыкалась по свету. Без вины была виновата. Но, веришь ли, все это было перенести легче, чем твою ложь.

Ложь любимого тяжелее всего. Есть люди, которым этого не понять. Они слишком легкомысленны и поверхностны. Глубокие переживания им чужды. Они на все смотрят, как на пустяки. Если бы они смогли прочесть то, что я пишу, они посмеялись бы надо мной. «Ах, — сказали бы они, — какие сентименты, мещанские нежности! Хочешь — живи, а не хочешь — уходи. Подумаешь, переживания!..»

Я думала о Герцене. Человек огромного ума, в котором и тени мещанства не могло быть. Человек, к голосу которого прислушивался целый мир, не побоялся выступить в печати, когда пошатнулась его семейная жизнь. Он пригласил друзей устроить общественный суд и решить, кто прав: он или шарлатан из немецких поэтов, навязывавший его жене дешевую любовь.

Когда мы все-таки встретились во второй раз, я спросила тебя, кто была эта дама.

— Просто знакомая, — сказал ты. — Живет по-соседству.

А потом:

— Ах, дорогая, так ты задумала ревновать?.. Напрасно, в моих с ней отношениях ничего такого нет, что могло бы породить подозрения, недоверие с твоей стороны.

Я поверила тебе. Ведь мне самой так хотелось обмануться, так хотелось верить тебе, а не себе.

Люди такие, как ты, умеют быть убедительными даже во лжи. Развращенные, они ухитряются одно слово «люблю» повторять нескольким женщинам почти одновременно. Бывают такие мужчины, которые верят в свою ложь и не могут отличить правды от обмана. Когда они произносят свое «люблю», им, равнодушным и развращенным, начинает казаться, что они и взаправду любят.

Они находятся во власти настроения. Низкие, они далеки от понимания настоящей любви, настоящего чувства. Они слепы и поэтому не в состоянии увидеть прекрасное.

Почему это? Почему вы щеголяете пошлостью и непостоянством? Причин, конечно, много. Женщина — игрушка, забава от безделья, от скуки — это взгляд, оставшийся еще от прошлого. «Рви цветы, пока цветут…»

Пользуйтесь, мол, все равно все увянет, погибнет. Это была не любовь. Это ложь. Это пошлость такая же, как и сама песня. А настоящая, подлинная любовь там, где труд, где «он» и «она» вместе живут, работают. Настоящая любовь была у девушек, предпочитавших смерть жизни с нелюбимым, у жен декабристов, рискнувших, невзирая на все невзгоды, идти за мужьями в далекую Сибирь.

Когда я училась в университете, пришлось мне бывать в Заречном — фабричном районе Казани. Там я обучала грамоте рабочего Галиакбер абы.[2] Вот где была настоящая советская семья!

— Самому неловко оставаться неграмотным, — сказал мне Галиакбер абы, когда мы впервые встретились. — Детей вырастил, специалистами стали, а сам я ни то, ни се!

До революции Галиакбер абы работал на Бондюжском заводе, потом перешел на Алафузовский. Работая по десять-двенадцать часов в сутки, он едва мог прокормить семью. Жили они тогда впроголодь. В холодном бараке умерло у него трое детей. А сейчас? Не хочется уходить из его уютной, теплой квартиры: три солнечные комнаты, ванна, отдельная кухня. Старший сын его — командир Красной Армии, другой сын — инженер, одна дочь — инженер-химик, младшая — студентка музыкального техникума.